Научный сотрудник в центре нейроимунологии Барселоны и научный директор собственной компании по биоинженерным исследованиям — Перцовская Инна.
Сегодня не обычный день – мы встречаем гостью из другого города и даже совершенно другой страны – Инну Перцовскую. Инна уже много лет занимается наукой, живет в теплой Барселоне и растит уже двоих дочерей.
Как ей это удается в ее 27 лет – вот это нам и предстоит сегодня выяснить, а также то – что значит заниматься наукой в сфере биоинженерии, в чем разница в подходах в России и в Европе и какие есть перспективы в целом у современного научного сообщества, чтобы заработать денег и заниматься любимым делом.
Итак, начнем! Мы общаемся с Инной по скайпу: я из апартаментов в Лондоне, она – из своего дома в Барселоне, время примерно 22-00 по Лондону (23-00 по Барселоне) – Инна только что уложила свою младшую месячную дочурку спать.
Инна, привет! Расскажи же как называется твоя научная должность?
Я научный сотрудник Hospital clinic of Barcelona, а также основатель и научный директор собственной компании http://www.pepperbiology.com/
Короче, давай начнем с самого начала. Расскажи немножко о детстве – кем ты мечтала стать, когда вырастишь?
Сначала я хотела стать дрессировщиком тигров.
А почему?
Мне казалось это крутым. Мне было лет 5-6.
Ну то есть тебе нравилось, что ты будешь с тиграми или что ты будешь на сцене?
Нет, из-за животных скорей. Мама до сих пор говорит, что она всегда знала, что я буду биологом, потому что я любила всяких лягушек и все время ее пугала – притаскивала каких-то ящериц, лягушек и заставляла маму их трогать. А она жутко боится всех этих тварей. В общем, она говорит, что всегда знала, что у меня большое пристрастие ко всем зверям. Я собирала всяких головастиков в банку, пыталась сделать из них лягушек, вырастить, а они все дохли. Поэтому видимо это было уготовано мне судьбой.
Потом я хотела стать психологом в какой-то момент и все еще хочу. Это в моих планах.
А почему психологом?
Мне кажется это очень интересно, что там внутри. Сейчас поясню – мне кажется, что большинство профессий – они как-то копают вширь, а психология копает вглубь. И вот мне интереснее вглубь, чем вширь.
Вот я сейчас работаю в нейроиммунологии, то есть связано с нервной системой, с мозгом, как там устроен мозг. Там все интересно, связано с нервной деятельностью, может быть в этом направлении я буду развиваться как-то. Хотя сейчас моя работа не связана напрямую с работой мозга.
Давай поговорим про образование. Как выбирала, почему, оправдало ли себя?
Я училась в МГУ на факультете Биоинженерии и Биоинформатики. И я его никак не выбирала – оно меня выбрало. На нем случайно совпали экзамены с экзаменами на психфак. Я пошла, сдала, поступила и решила не рисковать – и не идти на психологию, а пойти туда. Поскольку это был первый набор, никто не знал что это, чему будут учить. Они и сами не знали, чему нас собираются учить. Вот поэтому никакого осознанного выбора там не было.
Конкурс был какой-то невероятный в тот год на ваш факультет, да?
Конкурс был очень большой, потому что было проведено две олимпиады, а бесплатный набор был всего 25 мест. Официальный конкурс считался по летнему экзамену, он был не очень большой поэтому. А реальный был 12 человек на место, что-то такое.
И как в итоге вы пришли на факультет, где вас не знали, чему учить…
На самом деле нас учили очень хорошо. Я в принципе очень довольна образованием, которое получила – тому, чему нас научили, как нас учили. Все наши профессора по дисциплинам были такими энтузиастами! Сейчас все это поутихло, насколько я слышала. Там уже не так хорошо, но вот наш набор был отличным. В начале у нас программа практически совпадала с биофаком, они пытались как-то разнообразить и больше углубляться в математику. Еще у нас были специальные дисциплины. Потом у нас была такая программа, что мы должны были каждый год работать в лаборатории и писать курсовые в лабораториях, все время их менять. Это дало очень большой опыт.
А лаборатории где были, что за лаборатории?
Наш факультет, хотя это и факультет МГУ, но он на базе института, который называется институт Белозерского в соседнем здании, он тоже часть МГУ, но он научный институт, ничему не учит, только наукой занимается. И здесь в лабораториях мы делали курсовые. Каждый год мы должны были искать себе научного руководителя, делать курсовую. И в общем все было очень интересно, и, я считаю, это очень правильный подход.
Курсовую ты помнишь, которая тебе прям понравилась, запомнилась, может как-то поменяла твое мировосприятие, ты как-то решила, что надо чем-то заниматься? Или они просто были такие развивающие общего плана?
Нет, они были очень специфическо-научные. Это были маленькие научные работы, которые мог делать студент. Ну я не знаю, у меня все это еще наложилось на рождение ребенка, поэтому с какого-то момента я должна была выбирать работу, которую я смогу сделать дома. После этого я стала специализироваться на информатике.
На любовь к информатике повлиял ребенок, правда?
Ну у нас биоинженерия и биоинформатика, соответственно лаборатории были двух типов: биологическими, где делаешь эксперименты прямо лаборатории, и биоинформатические, где сидишь за компьютером и что-то анализируешь. Соответственно был выбор: то или другое. Сначала я выбрала и то, и другое, но потом – когда родила – я поняла, что в лабораторию я не могу ходить, надо делать что-то дома, соответственно, на этот выбор во многом повлияло рождение ребенка. Но в итоге я считаю, что мой мозг гораздо лучше работает по информатике, чем вот в этих экспериментах – «кАпание», как мы говорим, когда ты стоишь там в лаборатории и кАпаешь пипеткой в разные емкости. Я сейчас этим тоже занимаюсь и у меня это тоже получается, но все же мне это гораздо менее интересно, чем биоинформатика.
А как ты вообще решилась уехать из России, да еще и с маленьким ребенком на руках?
Ну тут тоже все получилось само по себе. Удача.
Дело было так – я закончила универ, пошла в аспирантуру на факультет Биоинформатики. Потом я пошла еще работать в школу на полную ставку. Соответственно я работала в школе, сколько у меня было времени это делать, диссертацию писала, участвовала в каких-то конференциях. И вот в один момент – это было начало 2008 года – я подумала: «Что-то я давно не была ни на какой конференции». После этого я открыла список конференций, вообще не смотрела ни на темы конференций, ни на что другое, кроме городов проведения. Стала искать города, где я давно не была и поняла, что я никогда не была в Барселоне и хочу туда попасть. Там оказалась в списке и Барселона, в ней проводилась какая-то конференция. Я отправила туда свою работу и меня приняли. Я подала в РФФИ (прим. Российский Фонд Фундаментальных Исследований) – это одна из основных грантовых организаций в России. У них есть такие маленькие гранты для аспирантов на поездки на конференции. Надо подать заявку, сказать, что ты хочешь поехать на конференцию, что тебя туда приняли, и они дают немного денег, оплатят тебе билеты и отель. Ну вот, я подала, мне дали эти какие-то небольшие деньги и я поехала на эту конференцию. Конференция была в июне – это замечательный месяц для Барселоны. Я приехала, увидела, как там классно – тепло и нет пробок, море и горы. Красиво! В общем все мне здесь понравилось. Я приехала домой и думаю – почему я до сих пор сижу в Москве и не живу в Барселоне? Так я загорелась идеей поехать в Барселону. Мне казалась это не реализуемой затеей. Поэтому летом я как-то не думала об этом, а потом к осени стало холодать в Москве. Я вообще не люблю зиму. И в конце сентября стало так холодно, что я стала постоянно выть: «Вот там в Барселоне +25, а у нас тут уже 5, как же так?» И уже стала думать о том, как уехать, но, на самом деле, мне казалось это нереальным, кому я там нужна – одна, с ребенком, в Барселоне? К тому же я еще тут аспирантуру не закончила, у меня работа, ребенок. Куда я поеду, как? Но я все равно продолжала ныть всем знакомым, что я хочу жить в Барселоне, а я живу в Москве. И один из этих знакомых, которому я ныла, был мой неофициальный научный руководитель, который в этот момент находился в Америке и в общем я ему позвонила, мы обсудили работу, и после этого я стала снова говорить: «Вот представляешь, в Москве 5 градусов, а в Барселоне 25. Как же так? Я хочу быть в Барселоне». Он говорит: «Хватит ныть – иди работай». А через три дня он мне звонит и говорит: «Я на конференции в Испании, тут какой-то нам новый грант дали, какие-то деньги мне выделили. Очень крутые люди здесь – сотрудники, профессора, руководители», – говорит: «Но главное не это – тут ко мне сейчас подошел мужик и ему нужен срочно аспирант в Барселону. Ты говорила три дня назад, что ты хочешь поехать, ну я сказал, что у меня есть. Давай шли свои резюме и все остальное, я ему отправлю и езжай».
Круто! А с языком у тебя что было?
Я его совсем не знала. Для работы он вообще не нужен, мы все работаем на английском языке, поэтому это не было проблемой. Когда я сюда уже переехала – вот тут сложности появились! Потому что здесь никто не говорит на английском, кроме тех, кто работает в науке. Подключить телефон, купить сим-карту и все остальные вопросы повседневной важности – они, в общем, с трудом решаются здесь на английском языке, поэтому приходилось как-то выкручиваться.
Через сколько после этого памятного звонка ты уже оказалась в Барселоне?
Где-то через 8-9 месяцев. Сначала у меня было интервью по скайпу, потом личное интервью и долгое-долгое оформление виз, которые здесь целая бюрократическая машина, которая меня чуть не задавила.
А сейчас как с визами?
Нет, по визе здесь нельзя жить, сейчас у меня временный вид на жительство. Вот сегодня я переоформлю последний раз, а потом уже должен быть уже постоянный вид на жительство.
А постоянный – это почти то же самое, что гражданство, только без голосования, да?
Ну, внутри страны – это примерно то же самое, что гражданство, а вот для других стран – ты все такой же русский, как и раньше. То есть если у меня будет испанский паспорт, то, соответственно везде в Европе я смогу ездить и говорить: «Я испанец», и жить там так же как любой швейцарец или немец. Мне не нужно будет никаких оформлений никаких документов.
А сейчас я могу ездить просто, работать не могу в других странах. Мне надо также снова оформляться, как и любому другому русскому.
Расскажи, как проходит день научного сотрудника. Какой-нибудь абстрактный среднестатистический день, насколько это вообще возможно. Вот ты приходишь в лабораторию и…?
Все зависит от того, в какой стадии проекта я нахожусь. Сейчас я занималась экспериментальной работой и соответственно для информатики. Вот, в принципе, день научного сотрудника сильно зависит от того, какой у тебя шеф. У меня шеф довольно лояльный к любым графикам, главное, чтобы работа была сделана. Соответственно, все зависит от того, в какой стадии проект находится. Если это работа экспериментальная, то это может быть очень длинный день, потому что в этот день проводится эксперимент и он длится – 10-12 часов, его нельзя ни прерывать, ни остановить. То есть не то, что у тебя нет времени поесть (поесть обычно есть время), но вот уйти домой – не можешь. Ты должен там быть, потому что у тебя клетки надо замерять каждые два часа или каждый час. И между этими двумя часами делать нечего, можешь заниматься другой работой, если она у тебя есть, писать отчеты, статьи, или что-то читать. Можешь даже сидеть в фейсбуке, но по сути основная задача – это каждый час или каждые два часа капнуть что-нибудь куда нужно и подождать еще полчаса, пока оно подействует. Потом еще полчаса, потом что-нибудь помыть, сделать. Ну, в общем, такая работа, больше техническая. Это когда проводится конкретный эксперимент. Но к нему надо готовиться – клетки, например, вырастить, подготовить. Грубо говоря так: есть какая-то задача и мне нужно придумать, как эту задачу решать. В итоге предоставляешь несколько вариантов: я могу решить так или эдак. В первом случае для этого нужно купить этот перечень на 10 тысяч евро, я во втором случае мне нужен другой перечень на 5 тысяч евро. После этого шеф выбирает, какой вариант лучше по качеству и деньгам. После этого все необходимое заказывается – после этого еще ожидаешь какое-то время, когда тебе все это придет.
А где покупается обычно все это?
Есть фирмы, которые продают реагенты для молекулярно-биологических исследований.
И вам все поставляют в саму лабораторию?
Да, нам все привозят в лабораторию. Соответственно, если ты живешь в Германии, то ты – счастливчик, и тебе все приходит за один день обычно. Если ты живешь в Испании, то ты меньший счастливчик, потому что здесь все медлительные и нерасторопные, особенно доставки. Это может занимать неделю или две. А если ты живешь в России, то это может и полгода занимать. Ну вот ждешь, пока все это придет, потому что если одного чего-то не хватает, то соответственно ничего делать нельзя обычно. Нужно, чтобы было все , чтобы все баночки стояли в холодильнике. С этого времени – выращиваешь клетки, которые будешь использовать. Соответственно в день, когда у тебя эксперимент (он может занимать день, два, три, четыре..) сначала какие-то клетки стимулируешь, или обрабатываешь, или еще что-то, что необходимо. Потом эти клетки, грубо говоря, красишь, чтобы что-то посмотреть. Затем ты их смотришь под микроскопом или анализируешь. И только после этого получаешь результаты и начинаешь анализировать результаты. .
А гипотеза всегда ставится вначале, так?
Да.
А бывают ситуации, когда проверяли гипотезу, и вот какого-то однозначного ответа нет?
Если результат отрицательный получился – это хорошо, а если результат непонятный…
А, может быть такое, что результат непонятный?
Да, конечно может быть. Сплошь и рядом, в основном так и бывает.
И это как бы честно все декларируют: «Ну, не поняли, еще разок сделаем», так?
Ты не сможешь скорее всего его опубликовать нигде. В молекулярно-биологической работе это нормально, если ты работаешь два года для того, чтобы напечатать одну статью.
А почему публикации имеют такую важность, почему за ними такая гонка?
Дело в том, что оценка работы в науке любого сотрудника в основном идет по публикациям. То есть это основное, что смотрит твой следующий работодатель или грантодатель. От публикаций зависит существенно твоя карьера.
Публикации находятся именно в специализированных изданиях, правильно?
Да, и соответственно у них есть ранги, есть рейтинг этих изданий. Есть издания, которые очень-очень крутые, если ты там один раз в жизни опубликовался, ты уже герой!
Ты уже в принципе эту тему затронула – но все-таки может еще какое-то дополнение есть – чем, по твоему мнению, отличается наука в России и за рубежом?
Это зависит от того, какая наука. Есть наука – математика или та же биоинформатика, которой можно, в принципе, заниматься, где угодно.
Где нужны мозги и больше ничего, да?
Да-да, ее можно делать, где угодно, и в последние годы, насколько я знаю, финансирование науки в России на самом деле улучшилось, другое дело – как это все распределяется. И зарплаты все более менее растут, может быть не официально, еще размер грантов растет, которые дают на науку. Остальное, я не знаю, какие сейчас в России у людей зарплаты, но если ты очень хорошо работаешь, то я думаю, выжить можно. Раньше выжить было нельзя.
А как в Европе обстоят дела с наукой?
В Испании сейчас все очень плохо из-за кризиса, очень сильно сокращают финансирование науки, и соответственно денег все меньше и меньше, а также все меньше грантов, стипендий, и получить их все труднее. У меня с этим нет проблем – у меня до следующего года подписан контракт. В принципе во всей науке главная проблема в том, что для того, чтобы дослужиться до постоянного контракта, до постоянной позиции какой-то, нужно от окончания университета отработать минимум 15 лет.
До этого ты постоянно находишься на временных позициях. То есть сначала ты – аспирант, у тебя 4-х летний контракт с довольно низкой зарплатой. Определенно ты можешь везде выжить, но не более того. Потом ты постдок,
Так и называется постдок?
Да, постдок – пост доктор наук. Это, не знаю, с чем можно сравнить в России, что-то типа научный сотрудник. К тому же те временные контракты подразумевают также, что ты будешь переезжать еще между странами. То есть в данный момент в биологической науке очень сильно ценится международный опыт, и они очень хотят, чтобы ты переезжал из страны в страну каждые два-три года. Не всегда, конечно, но это очень желательно.
Для карьеры это очень хорошо, если ты переезжаешь, в любом случае у тебя там контракт 2-3 года. Получается, что каждые 2-3 года ты должен искать новую работу на новом месте. Соответственно ты должен так поступить 2-3 раза. После этого, если ты молодец и за это время хорошие публикации опубликовал, то может у тебя уже выйдет какая-то постоянная позиция. Ну в результате ты можешь рассчитывать на постоянную позицию самый минимум в 35 лет. Ближе к 40. А до этого ты постоянно на временных позициях, соответственно, ты никогда практически не знаешь, что будет в следующем году, где ты будешь, в какой стране будешь жить. А когда заводишь семью очень сложно уже переезжать, конечно.
Ну, понятно, приходится выбирать.
В основном люди жалуются на непостоянность, на неуверенность в завтрашнем дне и все вот эти вещи, которых к тридцати годам уже хочется. Если у тебя муж, жена, то они должны соответственно как-то с тобой переезжать между странами, или ты должен каким-то образом попытаться найти работу в одной и той же стране. Но это труднее и платят обычно меньше. Международные стипендии все подразумевают переезд. Ну, в общем много всяких сложностей у людей. Но так устроено. Я не думаю, что будет что-то меняться, потому что так этот мир устроен. По-другому не может быть.
В России все наоборот – ты можешь всю жизнь работать в одном и том же институте, с этим нет проблем. Самой главной проблемой для биологической науки в России, мне кажется является распределение денег – вообще вся система того, как распределяется бюджет на науку. Потом еще отчетность и количество бумаг, которые нужно заполнить на покупку каждого реагента, насколько я слышала, это просто что-то дикое. Бывает, что нужно купить что-то за 30 долларов и для этого приходится три раза съездить в разные концы Москвы, заполнить счета фактуры и еще какие-то документы. И все это должен делать сам ученый!
Да, это шикарно.
Ну то есть, если здесь в Европе есть такая профессия как лаб-менеджер, например, или какой-то администратор – это человек, который занимается тем, что заполняет бумажки, пишет какие-то финансовые отчеты или еще что-то подобное, то в России такого нет. Занимается этим тот же человек, который и будет использовать эти реагенты.
Давай теперь поговорим про твою компанию. Как ты вообще пришла к собственному проекту?
На самом деле идея пришла мне в голову после того, как я начала работать в экспериментальной лаборатории, и я увидела, чего им не хватает – это вот такой компании, которая для них будет делать биоинформатику. То есть проблема в том, что такие классические биологи, молекулярные биологи, они абсолютно не имеют никакого опыта и никаких знаний в области информатики. А сейчас без биоинформатики практически ни одно такое биологическое исследование не обходится.
А кто ваши основные клиенты?
Сейчас проект только запускается. Начать я бы хотела с небольших компаний, ну таких биотех-фармацевтических, тех же старт-апов, которые разрабатывают лекарства, и проводят клинические исследования. А еще с экспериментальных научных лабораторий. То есть идея в чем: вот научные лаборатории, например, проводят какие-то исследования, они сами специализируются в экспериментальной науке. Они делают эксперименты, покупают реагенты, как я рассказывала проводят с ними эксперименты. При этом они ничего не знают про биоинформатику, а она им нужна. Потому что сейчас большинство исследований состоит из какой-то биоинформатической части, экспериментальной части и потом аналитической части – анализ тех данных, которые получатся в результате эксперимента. И в данный момент вопрос решается так: либо лаборатория нанимает себе сотрудника – биоинформатика, который будет заниматься анализом этих данных и вообще всей этой информатикой. Либо они пытаются сотрудничать с другой лабораторией, которая занимается биоинформатикой. Вот, мы хотим предложить им третий, более удобный вариант, который будет такой аутсорсинг.
Я видела презентацию проекта как вы проводили ценообразование услуг?
Ну по сути это ориентировочные цены. Для клиентов мы будем оценивать, сколько часов будем работать над этим примерно. То есть, грубо говоря, мы будем выставлять за весь проект.
Ну вот, а, собственно, самих клиентов ты как собираешься находить?
Ну, во-первых, пытаюсь просто наладить знакомства, чтобы про нас знали. Хожу на всякие семинары, где я могу встретить потенциальных клиентов.
Это какие например?
Собственники маленьких компаний. Вчера ходила в научный парк, в котором мы раньше работали, встречалась с директором по науке, мы предлагаем им стать для них внешним поставщиком услуг для компании, которые там находится. Сейчас в стадии обсуждения этих возможностей. Еще я скоро там пойду на семинар, где будут руководители таких лабораторий, которые занимаются экспериментами, у которых много данных и которым скорее всего потребуется сложный анализ этих данных, который они не могут сделать или могут, но им это сложно.
А ты знаешь примерно, чем они занимаются? Ты можешь там какое-то примерное предложение сделать до того, как придешь? Или это все скрыто как-то, секретно?
Иногда это можно, с компаниями сложнее, потому что они должны сначала патентовать полученные данные, и они, пока не запатентуют, все скрывают, и точно не знаешь, как и что они делают. А вот с лабораториями научными все просто, потому что можно просто скачать их публикации и посмотреть, чем они занимаются.
А кто у них решения принимает вообще в этих компаниях о выборе сотрудника – руководитель лаборатории или кто?
В научных лабораториях просто сам руководитель лаборатории решает. Ну, есть ограничение, что в зависимости от того, какое у него финансирование есть. Иногда финансирование может быть очень четко урегулировано, на что можно тратить. То есть бывает, например, что у лаборатории есть деньги, а эти деньги можно потратить только на зарплату. Они не могу потратить их на оплату услуг. Бывает, что они не так зажаты, что у них есть деньги, которые могут использовать более свободно.
Слушай, а еще мы ничего не сказали про какой-нибудь интересный проект, которым ты именно в науке занималась или сейчас занимаешься.
Как это лучше рассказать, чтобы было не скучно. Ну, наша лаборатория занимается рассеянным склерозом. Все думают, что рассеянный склероз – это когда все забываешь. На самом деле совсем не так.
Знаешь, рассеянный склероз – это молодая болезнь, начинается обычно между 20 и 40 годами. Вот, когда по сути это, чтобы не сказать совсем глупость, но по сути это аллергия на собственный мозг, в каком-то смысле. Суть в том, что иммунная система начинает сходить с ума и нападает на миелин – то есть оболочку нервных клеток, и съедает ее, грубо говоря.
А много народу вообще сейчас болеет? У вас есть какая-то статистика?
Примерно 83 человека на 100 тыс. Один на тысячу где-то.
Расскажи, какая твоя или ваша совместная цель сейчас в лаборатории.
В общем, наша лаборатория занимается разработкой новых лекарств и новых маркеров на уже существующие лекарства, на эффективность этих лекарств в рассеянном склерозе. Мой шеф, он и наукой занимается, и еще он врач, принимает больных рассеянным склерозом раз в неделю.
Моя работа была более, как бы сказать, биологическо-теоретической. То есть то, что я сейчас делала, не было связано конкретно с больными, а то, что мы сейчас начинаем делать, уже связано. Основное лекарство, которое используется везде в мире от рассеянного склероза – это интерферон бета. Но проблема в том, что от него куча побочных эффектов, и он работает примерно только у половины больных и то кое-как. То есть половине больных становится заметно лучше, при этом болезнь не проходит и все равно прогрессирует, но им лучше, а у половины больных – он вообще не работает. И понять это можно в данный момент только через год–два. Ну, то есть у человека диагностировали рассеянный склероз, и всем назначают интерферон. Через год–два смотрят, лучше ему или нет. Если ему лучше, то ему продолжают давать интерферон, а если хуже, то переходят на более агрессивные методы лечения. Вот это на самом деле никто не понимает, потому что болезнь загадочная. И почему работает интерферон тоже не очень понятно.
Его как-то экспериментально что ли нашли?
Ну да, как-то его нашли, а вот почему он работает неясно, то есть понятно, что он как-то меняет иммунную систему. Почему кому-то лучше, кому-то хуже тоже абсолютно не ясно. Вот, моя задача и была смоделировать действие этого интерферона внутри клеток, и предсказать, что же может вызывать данные отличия у разных людей.
И как?
Мы сделали эту модель и мы ее проверили на клетках, на клеточной линии, то есть не на настоящих больных, не на людях, а просто инвитро, в пробирке. И в результате мы построили какую-то гипотезу. Вот в данный момент несколько следующих месяцев мы будем проверять эту гипотезу. Гипотеза в том, что скорость переноса молекул в ядро важна для правильной работы интерферона в клетках. Теперь мы пытаемся это проверить уже на больных. Ну не совсем на больных, а на клетках их крови. Мы берем кровь у больных разного типа: у кого работает это лекарство и у кого не работает. После этого пытаемся также инвитро посмотреть, как переносится молекула в ядро под действием интерферона. Вот это то, что мы делаем конкретно сейчас. Это больше такое базовое исследование.. Можно долго обсуждать, нужны ли такие исследования, , поскольку к ним явного приложения прямо сейчас не видно.
Но в какой-то момент вся эти результаты будут иметь какое-то приложение. Может не прям эти, но из них потом последуют другие, из них – еще другие, а потом это будет иметь какой-то смысл для медицины. Ну вот этим я и занимаюсь. То есть на самом деле моя работа – и моделирование на компьютере, и эксперименты.
А вот в общем, скажи, какими качествами, ты считаешь, нужно обладать, чтобы заниматься тем, чем ты занимаешься сейчас? Ну, то есть что самого сложного есть, есть ли какие-то люди, которые, как тебе кажется, не справились бы?
Если занимаешься экспериментами, экспериментальной наукой, там очень важно быть аккуратным, чего во мне нет, внимательным. Ну как и в любой другой работе, мне кажется, самое главное – это чтобы тебе нравилось что-то делать, тогда все будет получаться. То есть никакой тут нет такой сложности, чтобы это должны быть какие-то особые качества у человека, чтобы этим заниматься. Другое дело – это биоинформатика со всеми ее компьютерными вещами. Некоторым людям это не дается вообще, он подходит к компьютеру, и не понимает, что с ним делать вообще. А с экспериментами у нас работают лаборанты, у них обычно среднеспециальное образование.
А кстати люди, которые давно там в науке, там не знаю, им сейчас уже 50-60 лет, они как с компьютерами? Освоились?
Я бы даже не сказала, что 50-60 лет. Это вообще все люди… ну просто в данный момент необходимость в таких довольно сложных приложениях в биологии очень высока. То есть не достаточно там Word и Excel, знать. Очень часто нужно пользоваться приложениями, которые так разработаны, чтобы ими не пользовались обычные люди, а для того, чтобы им пользовался тот, кто его сделал. Поэтому там в командной строке надо сидеть, вбивать все параметры, что-то еще.
Расскажи немного о детях – сколько старшая дочка учит языков она сейчас?
Она, ну вот 4 получается. Каталонский, испанский, русский, английский.
Вот так дети современные учатся, обалдеть.
Здорово, а ты, кстати, как сейчас с языками?
Я каталонский не знаю, но я понимаю уже большую часть, когда говорят.
Кто из вас двоих лучше понимает?
Я не говорю вообще на нем, но я все понимаю. А на испанском уже более-менее нормально, все меня понимают. Я могу на любые темя изъясняться, но говорю с кучей ошибок грамматических. Я это знаю, самое сложно в испанском – это глаголы, времена, склонения. Вот, и в этом я во всем путаюсь, у них 5 прошлых времен, я использую одно, иногда два. В общем, я это знаю, они понимают, что я говорю про прошлое, им это режет слух, но…
Главное, они понимают суть…
И они это понимают, и они очень лояльно относятся к людям, которые говорят с ошибками. Всегда пытаются тебя понять и , в общем, обычно очень лояльны.
Это приятно. Ну, то есть, ты говоришь на их языке, хоть и с ошибками.
Если ты говоришь на каталонском языке, то вообще для тебя все двери открыты, как бы ты ни пытался изъясниться. Если иностранец какой-то говорит на каталонском языке, они это обожают и все сделают для тебя. То есть я беру дочку с собой, если она говорит на каталонском, потом говорит, что она русская, и после этого просто все умиляются и радуются. Вот, и все сразу становится проще.
Любые двери открываются…
Любые двери открыты. С испанским не так, но просто, как-то привыкли, потому что тут в Барселоне больше 30% эмигрантов, и соответственно все говорят с каким-то непонятными акцентами. Конечно больше всего из Латинской Америки, которые говорят на хорошем испанском со своими там примочками. Но, в общем, они все очень лояльно, не так как в России. В России просто очень мало у людей опыта в общении с иностранцами, которые говорят на русском языке, когда кто-то говорит на ломаном русском, это сильно режет слух. И очень трудно сидеть и ждать, пока человек выдавит из себя какие-то фразы. То есть мы не привыкли к этому. А они к этому очень лояльно относятся, потому что постоянно слышать людей, для которых этот язык не родной.
Ну для них это как бы да, нормально, норма.
Нормально, тут каждый второй магазин и бар принадлежит китайцам, и все эти китайцы говорят на испанском языке, но испанский у них такой китайский. Они там изъясняются, все, что им нужно они говорят. Но у них, во-первых, акцент китайский, им сложно. Конечно, их уровень это только то, что требуется в магазине. Между собой они по-китайски говорят. И все нормально к этому абсолютно относятся. В общем, они лояльны, поэтому проще.
Понятно, так, назови мне 5 вещей, без которых ты не можешь жить. Это такие стандартные вопросы.
5 вещей, без которых не могу… это должны быть вещи?
Нет, не важно что. Это может быть состояние, люди, что угодно. Звучит именно так.
Моя семья. Я могу назвать всех членов моей семьи, их как раз будет пять.
Это будет удобно.
Больше думать?
Можешь назвать членов семьи, это будет нормально.
Да, моя семья, включая кота, вот он только что подошел.
Как звать?
Марсик. Русский московский кот, который очень сильно переживает рождение ребенка, больше всех, по-моему.
А что с ним происходит?
Во-первых, он не понимает, что это за зверь, и пугается, потому что это очень маленькое у меня на руках и орет так громко, не совместно размеру. Вот, поэтому он пугается…
Марсик, держись, это не навсегда.
Что бы ты сделала, если бы у тебя была волшебная палочка?
Что бы я сделала? Ой, я не знаю, если кто-то будет болеть, ну из моей семьи там, дети болеют не люблю. Чтобы никто не болел – было бы круто. Я не хочу таких вот глобальных, всяких там «мир во всем мире».
Инна, спасибо за такое полное погружение в этот большой мир науки! Пусть результаты экспериментов будут четкими и твой проект активно развивается!
Если ты также хочешь найти свое призвание – участвуй в онлайн-курсе “Поиск любимого дела” от проекта На своем месте – это увлекательное путешествие длиной в месяц: более 20 заданий на определение твоих талантов, способностей, целей и желаний, это тесты по проф. ориентации и полное заключение от профессионалов по направлениям, где тебе стоит искать свое дело. Войди в Новый год с новой профессией!